Да не опустится тьма - Страница 13

Пэдуэй, Томасус-сириец и еще несколько сот голых римлян парились в Диоклетиановых термах. Банкир огляделся и мечтательно произнес:

— Я слышал, в прежние дни в бани пускали и женщин — прямо вместе с мужчинами… Конечно, языческие времена — не то что сейчас.

— Влияние христианской морали, — сухо заметил Пэдуэй.

— Ну! — хохотнул Томасус. — Мы, современные люди, такие высоконравственные!.. Знаешь, на что жаловалась императрица Теодора?

— Да, — сказал Пэдуэй и поведал банкиру, на что жаловалась императрица Теодора.

— Проклятье! — в сердцах воскликнул сириец. — Всякий раз, когда у меня есть сальная история, ты либо ее слышал, либо можешь рассказать лучшую.

Пэдуэй предпочел не объяснять, что прочитал все эти истории в книге, которая еще не написана, — в «Анекдотах» Прокопия Кесарийского.

— Пришло письмо от родственника в Неаполе — занимается морской торговлей… Так вот, Антиох получил вести из Константинополя. — Томасус выдержал многозначительную паузу. — Война.

— Между нами и Империей?

— Во всяком случае, между Империей и готами. У них давно уже нелады — с тех пор, как убили Амаласунту. Теодохад пытался увильнуть от ответственности, но, по-моему, наш старый король-поэт доигрался.

— Далмация и Сицилия — вот горячие точки, — опрометчиво сказал Пэдуэй. — Еще до конца этого года…

— Прорицаешь помаленьку?

— Нет, просто мне кажется…

Сквозь пар сверкнул здоровый глаз сирийца — черный и внимательный.

— Мартинус, кто ты такой?

— Ты о чем?

— Есть в тебе что-то… не знаю, как сказать… странное. Ты проявляешь будто невзначай самые необычные познания. А когда я пытаюсь распросить тебя о твоей родине, о том, как ты попал сюда — уходишь в сторону.

— Ну… — промолвил Пэдуэй, лихорадочно соображая, как выпутаться. И вдруг придумал ответ — правдивый, но весьма двусмысленный. — Видишь ли, я покинул страну в большой спешке.

— А! По соображениям здоровья, надо полагать? Тогда я понимаю твою похвальную скромность, — Томасус подмигнул.

Когда они неторопливо шли по Длинной улице к дому Мартина, разговор коснулся бизнеса. Пэдуэй не скрывал своего удовлетворения.

— Я доволен. Новый перегонный аппарат будет готов на следующей неделе, а медными листами заинтересовался один торговец, отплывающий в Испанию. Правда, сейчас я ожидаю убийства.

— Убийства?

— Да. Фритарик и Ганнибал Сципио никак между собой не поладят. Ганнибал, получив в подчинение двух людей, стал еще заносчивее, чем прежде. Он на Фритарике просто верхом ездит.

— Верхом ездит?

— Образное выражение, американское. Ганнибал постоянно гоняет Фритарика, подвергает его насмешкам и издевательствам… Между прочим, я готов вернуть тебе долг.

— Великолепно, мой дорогой Мартинус! Но разве тебе больше не понадобится ссуда?

— Не уверен, — сказал Пэдуэй, совершенно уверенный, что понадобится. — По правде, я не прочь расширить производство.

— Замечательная идея! Разумеется, теперь, когда все у тебя идет хорошо, мы поставим отношения на более деловую основу.

— То есть?

— То есть увеличим тот смехотворно малый процент до нормального…

— Ха-ха-ха, — отчеканил Пэдуэй. — Так я и думал. Пойми же: убедившись в надежности помещения денег, процент следует уменьшить.

— Мартинус! — с болью в голосе воскликнул сириец. — Такова твоя благодарность человеку, который сделал тебе столько хорошего!

— Не хочешь — не одалживай. Многие банкиры будут рады научиться американской арифметике.

— Послушай его, Господи!.. Грабеж! Разбой! Я не поддаемся! Ну и ступай к другим!..

Сошлись на десяти процентах. По словам Томасуса, для него это было все равно что вырвать из груди сердце и сжечь его на алтаре дружбы.

Говоря о предстоящем убийстве, Пэдуэй вовсе не ожидал, что окажется пророком. Поэтому был удивлен не меньше Томасуса, когда, войдя в мастерскую, увидел, как Фритарик и Ганнибал, ощерившись будто два злющих пса, испепеляют друг друга взглядом. Вошедших ни один из них не заметил.

— Ты что же этим хочешь сказать, придурок?! — вскричал Ганнибал. — Валяешься тут день деньской, ленишься на другой бок перевернуться, да еще смеешь делать мне замечания…

— Я предупреждал, — процедил Фритарик, — если застукав тебя еще раз, то доложу хозяину. Забыл? Теперь будешь отвечать.

— Да я перережу тебе глотку! — взревел Ганнибал. Вандал бросил короткое, однако очень едкое замечание о любовных привычках сицилийца. Ганнибал выхватил кинжал и кинулся на Фритарика. Тот хотел уклониться от удара, но острие клинка вонзилось ему в предплечье.

Едва Ганнибал вновь занес руку, как Пэдуэй вышел из оцепенения. Он бросился вперед, оттащил сицилийца от его соперника и тут же вынужден был драться не на жизнь, а на смерть, чтобы не оказаться зарезанным самому. Ганнибал в бешенстве выкрикивал что-то нечленораздельное, в уголках рта пузырилась пена.

Потом раздался глухой удар, и Ганнибал обмяк, выронив кинжал. Мартин отпустил сползающее на пол тело и увидел, что Нерва, старший из двух подручных, держит за ножку табурет. Все произошло очень быстро — Фритарик только наклонялся, чтобы вооружиться палкой, а Томасус и второй подручный все так же стояли у двери.

— Назначаю тебя новым мастером, — отдышавшись, сказал Пэдуэй Нерве. — Из-за чего шум, Фритарик?

Вместо ответа вандал мрачно направился к лежавшему без сознания Ганнибалу. На его лице ясно читалось свирепое и недвусмысленное желание убивать.