Посланник чопорно поклонился и не подал руки. «Наверное, не принято у гуннов», — подумал Мартин, поклонился в ответ и указал на стул. Через секунду он об этом пожалел — посланник взгромоздился на стул и сел, скрестив под собой ноги. Потом затворил на странном мелодичном языке, по мнению Пэдуэя, напоминающем турецкий. Через каждые три-четыре слова он замолкал, и включался переводчик. Выглядело это примерно так:
Посланник: — Чирик-чирик…
Переводчик: — Я, бояр Кароян…
Посланник: — Чирик-чирик…
Переводчик: — Сын Чакира…
Посланник: — Чирик-чирик…
Переводчик: — Который был сыном Тарды…
Посланник: — Чирик-чирик…
Переводчик: — Представитель Кардама…
Посланник: — Чирик-чирик…
Переводчик: — Сына Капагана…
Посланник: — Чирик-чирик…
Переводчик: — Великого Хана причерноморских гуннов.
Речь звучала длинно, однако чувствовалось во всем этом какая-то поэтическая величественность. Гунн сделал паузу, Пэдуэй в свою очередь представился, и дуэт возобновился:
— Мой господин, Великий Хан…
— Получил предложение от Юстиниана, Римского императора…
— За пятьдесят тысяч солидов…
— Воздержаться от нападения на его земли.
— Если Теодохад, король готов…
— Сделает нам лучшее предложение…
— Мы опустошим Тракию…
— И оставим вас в покое.
— Если же он откажется…
— Мы примем золото Юстиниана…
— И захватим готские земли…
— Норик и Паннонию.
Пэдуэй кашлянул и повел ответную речь, также делая паузы для переводчика. Как оказалось, такой способ общения обладал ценным преимуществом — было время подумать.
— Мой господин, Теодохад, король готов и итальянцев…
— Повелел мне сообщить…
— Что он найдет лучшее применение деньгам…
— Чем давать их в качестве взятки…
— Дабы откупиться от войны.
— Если же причерноморские гунны считают…
— Что могут покорить наши земли…
— То милости просим…
— Однако мы не можем гарантировать…
— Доброго приема.
Посланник ответил:
— Думай, человек, что говоришь.
— Ибо наши воины…
— Покрывают сарматские степи подобно саранче.
— Копыта их коней…
— Громом раскалывают небеса…
— Тучи стрел…
— Закрывают солнце.
— Там, где пройдут полчища наших воинов…
— Не растет даже трава.
Пэдуэй сказал:
— Блистательный Кароян…
— Возможно, все это правда…
— Но несмотря на гром копыт и тучи стрел…
— Когда несколько лет назад…
— Гунны вторглись на наши земли…
— Мы им задницу надрали!
Выслушав перевод, посланник растерянно моргнул, а затем побагровел. Пэдуэй решил, что гунн в ярости, однако выяснилось, что он тщетно пытается удержать смех. Утерев слезы и отдышавшись, посол выдавил:
— На этот раз все будет иначе.
— Если кому и надерут задницу…
— То вам.
— Поэтому решайте.
— Мы согласны на шестьдесят тысяч…
— Тремя платежами по двадцать.
— Ну, как?
Однако Пэдуэй был непоколебим. Тогда посланник добавил:
— Я сообщу моему господину…
— Великому Хану Кардаму…
— О вашем упрямстве.
— А за приемлемую взятку…
— Готов поведать ему…
— О мощи готских армий…
— Дабы отговорить его…
— От возможного вторжения.
После долгих торгов Пэдуэй и гунн сошлись на половине первоначально запрошенной суммы и расстались в самых лучших отношениях. Дома Мартин застал Фритарика за странным занятием: вандал пытался обвязать вокруг головы полотенце.
— Прости, хозяин, — смущенно произнес он. — Я хотел сделать такой головной убор, как у этого варвара. Есть в нем стиль…
Пэдуэй уже давно смирился с мыслью, что Теодохад — старый маразматик. Но в последнее время у короля начали проявляться и явные признаки умственного расстройства. Например, когда Пэдуэй явился к нему с проектом закона о праве наследования, он мрачно выслушал подробные объяснения о том, что королевский совет и Кассиодор считают необходимым привести готский закон в соответствие с римским, а потом сказал:
— Когда ты издашь новую книгу под моим именем, Мартинус? Тебя ведь, кажется, зовут Мартинус? Мартинус Падуанский, Мартинус Падуанский… По-моему, ты мой новый префект или что-то вроде этого, да? Боже ж ты мой, я совсем ничего не помню! Ну, так зачем ты ко мне пришел? Всегда дела, дела, дела. Ненавижу дела! Глупые государственные бумажки… Что это, смертный приговор? Надеюсь, мошенник получит по заслугам. И обязательно его пытай! Не понимаю твоей глупой неприязни к пыткам. Народ счастлив только тогда, когда смертельно боится своего правительства… Так-так, о чем я говорил?
С одной стороны, это было удобно — Теодохад занимался сам собой и ни во что не вмешивался. Однако порой на него находило: он никого не принимал и из вредности отказывался подписывать любые бумаги.
Потом разгорелся спор с главным военным казначеем. Тот упрямо не соглашался выплачивать жалованье взятым в плен византийским наемникам. Пэдуэй доказывал ему, что эти первоклассные солдаты с радостью будут служить итало-готскому государству и что поставить их на довольствие — немногим дороже, чем содержать под охраной. Главный казначей твердил, что со времен Теодориха защита королевства — почетная обязанность готов, а наемники, о которых идет речь, не готы. Quod erat demonstrandum.
Каждый упорно стоял на своем; в конце концов, спор вынесли на рассмотрение Теодохада. Король с умным видом выслушал доводы, а затем отослал главного казначея прочь и обратился к Пэдуэю: